История каждого эмигранта, с одной стороны, уникальна, с другой — похожа на другие такие истории. Практически все люди, меняющие страну проживания, на первоначальном этапе неизбежно сталкиваются с потерями: понижением профессионального статуса, разрывом родственных связей и одиночеством. Чем вынужденная эмиграция опаснее запланированного переезда? С какими психологическими проблемами чаще всего сталкиваются эмигранты? Каковы признаки депрессии эмигранта? Какие психологические сложности чаще всего возникают в смешанных браках? Как сохранить свою идентичность и связь с родителями? Об эмигрантском кризисе и его преодолении в интервью «Коммерсанту UK» рассказала Ольга Мовчан, врач-психотерапевт, специалист по гештальт-терапии.
— Сегодня эмиграция стала нормой. Люди переезжают в самые разные страны по самым разным причинам. На ваш взгляд, чем отличаются психологические последствия вынужденной эмиграции по сравнению с запланированным переездом?
— В первую очередь при вынужденной эмиграции значительно выше уровень стресса, неопределенности и ниже ощущение безопасности. Если человек переехал по работе или запланированно (с семьей, из-за замужества или женитьбы) с контейнером вещей в заранее снятую квартиру, то он ощущает, что контролирует ситуацию, понимает и причины, и сроки такого переезда. При вынужденной эмиграции от него мало что зависит, решения являются тактическими, неизбежны серьезные компромиссы — все это вызывает и тревогу, и большее напряжение.
Вынужденная эмиграция всегда является следствием внешних выборов, которые могут переживаться как насилие. И тут адаптация, сопровождающая иммиграционный процесс, будет проходить сложнее. У людей, вынужденно сменивших страну проживания, складывается другое ощущение будущего, и они (если вы заметили) чаще говорят не об эмиграции, а о релокации, подчеркивая тем самым временность процесса (переехать, а потом вернуться обратно). Психологически «релокация» воспринимается легче, потому что слово «эмиграция» для русскоязычных людей звучит более драматично и ассоциируется с предыдущими волнами, которые в обществе воспринимались более трагично, поэтому объективные проблемы накладываются на трансгенерационную память, и это переживается еще тяжелее.
— С какими проблемами, по вашему опыту, чаще всего сталкиваются люди в эмиграции?
— Первое, с чем сталкивается переехавший человек,— по сравнению с местными жителями его права значительно ущемлены. Местные живут в стране просто по праву рождения, иммигранту нужно получать визу, разрешение на работу, предоставлять какие-то документы, дающие ему право на медицинское обслуживание, и т. д., то есть доказывать свое право на нахождение в этой стране. У него все это было в стране исхода — в результате возникает ощущение потери, идет переживание несправедливости, неопределенности, которое бывает довольно болезненным, и это укладывается в общую картину эмигрантского опыта.
Второй момент, с которым практически неизбежно сталкиваются эмигранты,— кризис идентичности. Иногда это не просто смена идентичности, а ее потеря, потому что многие достижения, полученные в своей стране (образование, профессиональная позиция, уважение коллег), обнуляются. Например, успешный врач, заведующий отделением в крупной клинике, становится студентом, вынужденным сдавать экзамены, чтобы доказать свои компетенции. Человека не воспринимают привычным для него образом, и он сам перестает воспринимать себя как раньше. Помимо потери привычного положения в обществе, возникают еще и проблемы в общении. Довольно часто из-за языковых ограничений эмигрант не только не может полноценно коммуницировать в новой среде, но еще и не улавливает, особенно вначале, культурных кодов и привычных для местного населения клише. Из остроумного оратора он превращается в косноязычного молчуна, который не реагирует на смешные шутки и не поддерживает актуальные дискуссии. Это может быть очень мучительно. В данном случае идентичность находится в серьезном кризисе, нужно заново ее приобретать или находить новые пути для ее выражения.
Третья сложность — эмигранту приходится знакомиться с невероятным количеством новых мелких и крупных деталей в разных сферах жизни (где купить хлеб, куда выкинуть мусор, как ответить на письма и т. д.), на что тратится много сил, времени и энергии. Проблема первых этапов иммиграции — серьезная перегруженность сознания. Люди находятся в растерянности, и это снижает самооценку: почему я еще ничего не сделал, но уже очень устал? Часто люди в этот период чувствуют себя как люди с расстройством аутического спектра, для которых обычные стимулы оказываются чрезмерными. Например, эмигрант знает язык и прекрасно общается с коллегами в рабочей обстановке, но если идет с ними в бар, то из-за шума и других разговоров вокруг ему сложно сфокусироваться и выделить содержание беседы, когда к нему обращаются. И человек начинает ощущать себя, с одной стороны, перегруженным, а с другой — одиноким, потому что он остается в изоляции. Сложность еще и в том, что контакты нужны, а на новые знакомства сил нет. Наоборот, хочется встретиться с близкими, чтобы расслабиться, но они остались на родине. И возникает такой замкнутый круг, делающий эмигранта в этот момент более уязвимым для стресса.
— Есть же национальные сообщества, диаспоры, где можно общаться?
— Это важная часть поддержки для эмигрантов, но общение в них и помогает, и мешает: люди впадают в отчаяние из-за того, что они совсем не могут ассимилироваться, и начинают замыкаться в национальных сообществах.
— Людям каких психологических типов легче в эмиграции и каких сложнее?
— У разных психотипов есть свои компенсаторные плюсы и минусы, поэтому я бы не сказала, что какой-то отдельный тип лучше переживает иммиграционный процесс, чем другие. Каждый сталкивается с трудностями и находит свои способы адаптации. Например, интроверты будут легче переносить одиночество, но заводить новые знакомства им будет гораздо сложнее. Люди, склонные к экстравертному типу, будут мучительно переносить изоляцию, но быстрее смогут наладить отношения с новыми людьми, научиться самовыражаться в новых условиях, и им будет легче адаптироваться. С одной стороны, мучительнее и тяжелее кризис идентичности и снижение самооценки будет переживаться людьми с нарциссическим опытом, потому что из-за понижения положения, статуса они будут испытывать стыд (одно из самых ярких эмигрантских переживаний). С другой стороны, их способность к концентрации и нацеленность на достижения может помочь им адаптироваться за счет профессионального становления.
— Каковы признаки депрессии эмигранта?
— У эмигрантов возникают классические признаки, которые включены в так называемую депрессивную триаду: нарушение настроения (подавленность без причины, переживание тоски, печали, апатия), потеря способности действовать и астенизация (повышенная утомляемость, истощаемость, ослабление или утрата способности к продолжительному физическому и умственному напряжению), общая заторможенность интеллектуальных процессов (ухудшение памяти, ослабление внимания). У детей и подростков депрессия часто проявляется в астенизации, чувстве бессилия: «Я уже все сделал, но я не понимаю, как в этой школе получить хорошую оценку за эссе, я устал и больше не буду ничего делать». Первыми проявлениями эмигрантской депрессии могут быть астенизация и соматические симптомы. К ним относится и бессонница. Это, возможно, еще не депрессия, но игнорирование симптомов может привести к возникновению более глубокого депрессивного процесса.
— Какие психологические проблемы чаще всего возникают в браках между русскоязычными и британцами? Какие особенности местного менталитета важно знать? Работаете ли вы с англоязычными клиентами?
— Я работаю в основном с клиентами, разговаривающими на английском, меньше с носителями языка (native speakers), хотя такие запросы есть. Со смешанными парами я работаю, в том числе с русскоязычными клиентами, состоящими в браке с британцами. У таких пар есть некоторые особенности, создающие сложности и требующие прояснений. Во-первых, разница в проявлении эмоциональности. Частью британской культуры является экспрессивность без эмоциональности (преувеличенная и подчеркнутая приветливость, вежливость, восторженность в обращении к собеседнику). В русской же культуре принята сдержанность выражения позитивных эмоций и прозрачность негативных, в значительно большей степени разрешено демонстрировать свое настроение. Во-вторых, британцы более стеничны: если что-то не получается в личной жизни, они не жалуются, не показывают виду. При этом в Британии принято гипертрофированно критиковать правительство, институты, социальные условия, а в России, особенно в последнее время, это граничит с предательством страны. В-третьих, британцы намного спокойнее воспринимают бытовой дискомфорт. Русскоязычная мама не может понять, почему ее восьмилетний ребенок после бассейна идет в школу с мокрой головой при температуре ноль градусов, а ее супруг-британец даже внимания не обратит на такую ерунду; здесь нормально экономить на отоплении и ходить дома в теплой одежде. В-четвертых, за фасадом избыточной вежливости у британцев скрывается привычка поддевать друг друга и язвить, для них это такая языковая игра. Русскоязычные люди могут обидеться на такой стиль общения. Наконец, британцам, как любому коренному населению, трудно понять, почему приехавшему человеку сложно выполнить простые задачи, например ответить на письма учителей ребенка, сдать белье в прачечную, записаться к врачу. А приезжий находится в сложном иммиграционном процессе, требующем много сил и вызывающем астению, и это на первоначальном этапе может стать причиной серьезных конфликтов в паре. Эмигрант сам подчас не осознает, что находится в кризисе, и его окружение этого не понимает. Переехавший за супругом человек считает, что пожертвовал значительной частью своей жизни ради другого, который теперь ему за это немного должен, а партнер не понимает, почему он должен. Эмигрант правда пожертвовал чем-то, но при этом местный партнер ему многое предоставляет: свою среду, часто свой дом, содержание, помощь в первое время. Ситуация осложняется и тем, что у британцев, как и у многих других европейцев, эмиграция не воспринимается как значительное событие: они все время переезжают (в частности, по работе) в разные страны. Человеку, родившемуся в Британии, проще, потому что английский является международным языком, и языковые трудности британцам не очень понятны. Важна взаимная поддержка и понимание, что люди находятся в разных реальностях, поэтому многие вопросы надо прояснять. На мой взгляд, самое главное, чтобы человек был любопытным и ему хотелось узнавать своего партнера. Довольно часто люди начинают друг друга как бы отрицать: я не буду праздновать твои праздники, а ты в отместку не будешь праздновать наши — это плохая история. Хорошая история, когда мы празднуем и те и другие, нам любопытно, как это устроено, и такой интерес к разным культурам оказывается очень поддерживающим.
— Многие родители, переезжая в другую страну, не учат своих детей своему родному языку, традициям. В чем причина? Насколько остро стоит проблема идентичности детей эмигрантов или ее вообще нет?
— Я вижу гораздо больше людей, которые хотят поддерживать родную культуру, традиции и учат детей родному языку. Однако серьезное обучение не только разговорному языку, но еще и чтению, и письму требует от родителей довольно больших усилий, у многих сил на это нет. А ребенку, особенно маленькому, растущему в англоязычной среде, не хочется учить русский, потому что для него это просто дополнительное занятие, не помогающее в социализации. Кроме того, у родителей, которые плохо адаптируются сами, может возникать страх, что таким образом они могут тормозить ассимиляцию ребенка. И если они не могут выйти из русскоязычной среды, но им этого хочется и для них это важно, то есть надежда это сделать через ребенка или по крайней мере подтолкнуть его в английскую сторону. Ребенок эмигрантов, который родился в новой стране или приехал в нее в маленьком возрасте, свою идентичность, так или иначе, будет выбирать: он может начать развивать ее национальную часть, а может и нет. Возможно, в подростковом возрасте, когда важно взаимодействовать со сверстниками, он будет отстраняться от родителей и родного языка, но это также может быть частью сепарационного процесса (в родной стране он бы это делал каким-то другим способом). Плохо, если в начале эмиграции такая сепарация будет пугать родителей и они начнут его останавливать, это негативно отразится на развитии ребенка. Наоборот, нужно поддерживать его ассимиляционные интенции, давать ему опору и традиции, чтобы он их знал и мог тоже себе присваивать. Возможно, когда он повзрослеет, он заинтересуется культурой страны исхода и своими корнями. Здорово, если у ребенка есть пластичность и свобода, когда родители дают возможность сохранить культуру и язык и при этом не тормозят (это тоже иногда случается) его ассимиляционные процессы.
— Какие проблемы возникают у детей эмигрантов, помимо смены привычного окружения и страны?
— Главная проблема детей эмигрантов — родители, которые находятся в процессе адаптации и у которых ресурсов, требующихся ребенку, стало значительно меньше, чем раньше. Они перестают замечать ребенка с его трудностями, он может оказаться в одиночестве, потому что он потерял друзей на родине и вынужден ассимилироваться в новой школе, строить новые связи, а родители не дают ему достаточно поддержки.
— Сейчас непростое время — многие семьи перестали общаться из-за разных взглядов на политику, к примеру. Но конфликт поколений возник не год назад, и одной политикой его оправдать нельзя. Что делать, когда рвутся связи с родителями?
— В таком конфликте обе стороны переживают массу негативных эмоций, включая и печаль, и чувство вины. На эмоциональном уровне такой разрыв связей переживается как потеря. Но она не специфическая для эмиграции, ведь разрыв отношений может произойти, даже если люди живут в одной стране или городе.
— Как быть со страхом, что твои родители далеко и ты можешь не успеть или не иметь возможности к ним приехать в нужный момент?
— Страх, что родителей не станет или они попадут в какую-то тяжелую ситуацию, понятный, естественный, не патологический, и все, что с ним можно сделать,— попытаться защитить родителей от непредвиденных ситуаций (найти ответственного человека и обеспечить присмотр). Это немного снимает тревогу, хотя и не избавляет от страха за близких людей. И важно не оставлять ничего на потом, говорить им и делать все сейчас, пока они живы.
— Фраза «закрыть гештальт» сейчас уже стала мемом, но что действительно имеется в виду под ней в терапии? И как смириться с тем, что ты можешь никогда не вернуться в страну, где родился?
— Под этой фразой подразумевается осознание и выражение своих переживаний, связанных с какой-то незаконченной ситуацией или опытом из прошлого, которое позволяет контролировать ее влияние на наше настоящее. Что касается возвращения в страну исхода... «Никогда» звучит, конечно, слишком драматично, никто не знает будущего. Я отлично помню, как в начале 1980-х друзья моих родителей уезжали с ощущением, что никогда не вернутся обратно, а уже в 1990-е, приехав в гости, снова гуляли по улицам Москвы. Психотерапевт Джанни Франчесетти, рассуждая о потерях человека, говорит о выработке двух верностей: верности потерянным отношениям и верности жизни. То есть важно признать, что было потеряно что-то дорогое, и в то же время найти какую-то приверженность к жизни настоящей и будущей. Все сохраняют верность прошлому по-разному: кто-то пишет статьи или книги о прошлом и настоящем родных мест, кто-то открывает ресторан национальной кухни, кто-то рассказывает о своей культуре, языке. Сохранение интереса к новой жизни и нахождение в ней места для своего прошлого мне кажется очень существенным и помогает пережить факт невозможности сейчас вернуться на родину.
