Потребности человечества в энергии активно растут, но антропологический фактор негативно влияет на климат, и необходимость энергетической трансформации очевидна. Такие авторитетные организации, как Международное агентство по возобновляемым источникам энергии (International Renewable Energy Agency, IRENA) и Bloomberg New Energy Finance (BNEF), уверены, что мы должны перейти на альтернативные источники энергии к 2050 году, и основные надежды в этом процессе возлагаются на водород. Какие сложности несет в себе переход на водород? Почему от него как от магистральной идеи обезуглероживания отказалась авиация? Какие перспективы развития появляются у нефтегазовых компаний? По какому принципу в данном вопросе действуют политики и менеджеры? Почему ядерная энергетика самая безопасная и зачем сейчас получать профессию, связанную с атомом? На все эти непростые вопросы «Коммерсанту UK» отвечает приглашенный научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир, экс-глава департамента стратегии и инноваций ПАО «Газпром нефть» Сергей Вакуленко. У Вакуленко большой опыт работы в ведущих нефтегазовых и консалтинговых компаниях, включая Cambridge Energy Research Associates и Royal Dutch Shell.
— Полгода назад у нас вышло интервью с управляющим директором Hydrogen Deutschland Денисом Калининым о перспективах водородной энергетики. Ваша позиция по этому вопросу менее оптимистичная, чем у него. Что не так с водородом?
— Сложно говорить, что так или не так. Давайте сначала поймем, откуда и зачем водород взялся. Водород не источник энергии, а энергоноситель. Месторождений водорода в природе практически нет. То есть энергия берется откуда-то еще, потом упаковывается в водород и затем используется. Магистральная дорога в современной энергетике — возобновляемые источники энергии. И соответственно, пошло очень сильное движение по отказу от угля, газа, нефти и переходу на солнце и ветер — в частности, в Европе. И тут появляются некие скептики, которые говорят, что идея в целом красивая, но есть нюансы. У электричества есть несколько недостатков. Прежде всего, его практически невозможно хранить. С учетом того, что ветер дует и солнце светит, когда им хочется, а не когда нам нужно электричество, это становится серьезной проблемой для энергосистемы, особенно в некоторых регионах. Есть в графике появления электроэнергии такой феномен, как «калифорнийская утка». Летним днем в Калифорнии электричества с солнечных панелей производится больше, чем нужно, а вот вечером, ночью и утром электричество приходится добывать из других источников. В разные сезоны солнце и ветер создают также непостоянную генерацию энергии. В Калифорнии и Саудовской Аравии пик потребления электроэнергии, например, приходится на лето, потому что работают кондиционеры. В Германии или Финляндии — на зиму, так как в разгаре отопительный сезон, а пик солнечного производства в этих странах летом. Неудобно. И вообще, чем больше мы строим солнечных и ветровых панелей, тем чаще возникает ситуация несовпадения пика потребления и производства. При этом если в пределах дня еще как-то удается хранить электричество в аккумуляторных батареях, то запастись им на полгода не получится совсем. Наука пока не придумала приемлемого способа. Чисто теоретически можно загрузить электроэнергию в аккумулятор или применить системы хранения энергии гравитационного типа, но долго там ее держать очень дорого. Есть еще способ хранить электричество с помощью гидроаккумулирующих станций, но их потенциал практически исчерпан. Практически все места, где их можно было построить, давным-давно освоены, а новых точек на разумном расстоянии от центров потребления нет.
— Хранить электричество не получается, но при этом мы все активнее пытаемся перейти на электрокары, которые потребляют немало энергии.
— Хранение — часть проблемы. Электричеством еще и довольно неудобно заправляться: электроны по проводам из одного хранилища энергии в другое хранилище энергии перекачиваются долго. Электромобиль нужно заряжать десятки минут — люди этого не любят. У потребителя появляется беспокойство, что надо будет куда-то ехать, на полдороге сядет батарейка, заряжаться придется три часа... А ну его к черту, буду ездить на привычной бензиновой машине. Помимо этого, у нас есть технологические процессы, без которых современной цивилизации никуда: изготовление цемента, стекла, металлургия,— но тут нужна высокая температура, которую нельзя обеспечить электроэнергией, нужно пламя. Плюс в некоторых промышленных процессах вроде выплавления стали и чугуна из железной руды уголь нужен и как химический реагент, отбирающий кислород из руды. В производстве азотных удобрений метан, обыкновенный природный газ, тоже используется как сырье.
— Все перечисленные проблемы с хранением и передачей энергии, с технологией производства способен решить водород?
— Все проблемы водородом не решаются, но, по идее, водород очень хорошо на все вышеперечисленные сомнения отвечает. Говорят, электроэнергию трудно хранить. Есть волшебный ответ — водород. Вы пускаете электроэнергию на электролизер, расщепляете воду на кислород и водород, кислород — в воздух, а водород храните. Водород — это газ, газы хранить мы умеем, все отлично, будем хранить водород. Вам нужно пламя для того, чтобы делать химические процессы? Прекрасно, водород очень горячо горит, гораздо горячее, чем тот же метан. Вам нужен восстанавливающий агент для отъема кислорода из руды? Да, пожалуйста. Вот водород прекрасно восстанавливает железо из руды. Вам нужно заправлять машину быстро? Водородом из баллона. Некоторые политики говорят: «У нас не осталось барьера для перехода на зеленую энергетику, и все ваши сомнения решаются водородом. Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!»
— Волшебная таблетка просто какая-то. А что делать нефтегазовым компаниям в этом новом мире?
— Водород в некотором смысле полезная история для нефтегазовых компаний. Потому что они не очень хорошо умеют работать с электронами, но очень хорошо умеют работать с молекулами.
Соответственно, если вдруг существенная часть новой энергосистемы будет работать не только на проводах, но и на каком-то газе (допустим, на водороде), нефтегазовым компаниям в этой системе остается место для жизни. Они умеют перекачивать и сжимать газ, у них есть хранилища и трубопроводы. Если они умеют работать с метаном, то справятся и с водородом. Эти факторы развеивают сомнения акционеров.
Нам не так принципиально важен способ обеспечения электроэнергии, лишь бы в атмосферу не поступал CO2. И есть технология, которая называется Carbon Capture and Storage — улавливание и захоронение углерода. То есть, в принципе, если на каждую выхлопную трубу автомобиля или электростанции поставить условный «намордник», который волшебным образом будет улавливать нехороший CO2, то проблема решена. Но на самом деле улавливать CO2 из выхлопных газов довольно сложно и неприятно. По двум причинам. Первая — в выхлопных газах, кроме CO2, есть много всякого другого, особенно если речь идет об угольной электростанции или о металлургическом заводе. И это всякое другое мигом отравит простую систему улавливания CO2, и она перестанет работать. Грубо говоря, чтобы улавливать CO2 из смеси других, иногда довольно агрессивных газов, нужна более совершенная и дорогая система. А вторая причина в том, что концентрация CO2 в дымовых газах на самом деле довольно низкая, поэтому улавливать его сложно. На это, правда, есть волшебный ответ: мы добудем газ, привычный нам, например метан, CH4, а в месте добычи с этой молекулой проведем несложный химический процесс и выделим из нее водород, H. При этом действительно образуется CO2. Мы CO2 поймаем — это называется «улавливание до горелки» (before the burner capture) — и тут же закачаем в землю, а дальше будем этот самый водород использовать. И опять-таки, это тоже хорошая история для нефтегазовых компаний, потому что у них много метана, который пропадает, и его можно превращать в социально приемлемый водород, а CO2 закачивать на то место, где был метан.
— А если CO2 закачать обратно в землю, ничего не произойдет страшного? Изначально же там был все-таки не он.
— Во-первых, CO2 в земле уже есть. Мы же пьем природную газированную воду, а в ней как раз содержится растворенный CO2. В некоторых месторождениях газа содержание CO2 составляет 80%, а метана — 20%. CO2 сплошь и рядом встречается в земной коре, он прекрасно растворяется в почвенных водах на глубине два-три километра. Поэтому ничего страшного вообще не будет. Ведутся разговоры о том, действительно ли нефтяная компания надежно поймает CO2, не получится ли так, что он сбежит и через три года вернется в атмосферу. Но это все решаемо и определяемо. И соответственно, для нефтегазовых компаний история с водородом — лицензия на дальнейшее и довольно долгое существование. Хотите низкоуглеродное топливо — получите водород. А мы продолжим добывать метан, очищать его от углерода и на месте получать водород. В этом смысле водород — очень хороший ответ на звучащие тревожные вопросы.
— Политики активно внедряют повестку перехода на низкоуглеродное топливо, но сроки выглядят как-то слишком оптимистично.
— С политиками разговор отдельный: у них горизонт планирования не очень большой. Представьте, вы назначены на три-четыре года на должность некоего комиссара некоего правительства, и вам нужно изобразить множество больших красивых впечатляющих инициатив. Скорее всего, к тому моменту, когда вам придет срок двигаться на следующую должность, ни одна из этих инициатив еще не будет реализована. Соответственно, судить вас будут по тому, насколько впечатляющими и реальными выглядят те истории, которые вы рассказываете в моменте. Если они звучат правдоподобно, но ни через пять, ни через десять лет не реализуются, то вы за это время подниметесь по карьерной лестнице уже ступени на три, и напрямую последствия вас не коснутся. Поэтому, если вы политик, у вас нет задачи планировать что-то реализуемое. У вас есть задача планировать и продавать обществу то, что выглядит как реализуемое и позволяет поставить галочки в нужных квадратиках.
— Но энергетические компании поддерживают идеи политиков.
— Если вы менеджер энергетической компании, то у вас, как правило, все устроено примерно так же. Вам нужно что-то объяснить акционерам здесь и сейчас, чтобы это выглядело правдоподобно. Пока вы делаете то, что более-менее соответствует магистральной политике партии, в детали никто сильно вдаваться не будет. А если вы пытаетесь идти категорически вразрез, то фондовый рынок это не очень поощряет. Яркий пример — компания Exon, которую шельмовали за то, что они не уделяют достаточного внимания энергопереходу и продолжают вкладываться в нефть, в частности в разработку крупного месторождения в Гайане. У них хватает жесткости говорить, что они знают как надо, а остальное неважно. Но не у всех анатомия включает такие металлические части тела, как у Exon.
— Пока у нас с вами получается отличная история о водороде. В чем все-таки подвох?
— Первая история — использование водорода на транспорте. Прежде всего, есть виды транспорта, которые на батарейке работать не могут. Нельзя отправить океанское судно на аккумуляторах: оно не доплывет. Самолет на аккумуляторах из Лондона в Берлин долететь, может быть, и сможет, а из Лондона в Нью-Йорк — уже нет. Водород в баллонах занимает слишком много места, поэтому ведутся разговоры о его сжижении — в таком виде он компактен, и можно будет пускать на нем океанские суда, тепловозы, самолеты. Но скоро это не случится. Была конкуренция между электромобилем и водородомобилем, и даже начали строить водородные заправки. При этом водород там был совершенно не зеленый, а тот, который давно делается на нефтеперерабатывающих заводах. Вообще крупнейший производитель водорода в мире — нефтегазовые компании: для того чтобы делать современное дизельное топливо, нужен водород, поэтому водород у них часть производственного процесса. И вот часть этого совсем не зеленого водорода, сделанного из метана с выпуском CO2 в воздух, стали брать и использовать для водородных заправок. Выяснилось, что водородом заправляться быстрее, конечно, чем электричеством, но тоже довольно долго — пусть не полтора часа, но двадцать-тридцать минут, и тема не взлетела. А истории с самолетами, кораблями и прочим до сих пор находятся в проектной стадии. В принципе, самолет на сжиженном водороде ТУ-155 изготовили в СССР еще в 1988 году. Советский Союз вообще делал много разных интересных экспериментов. Но по факту авиация не считает водород магистральным путем и для обезуглероживания делает ставку на биотопливо — например, керосин из отработанного кулинарного жира. В этой сфере водородный энтузиазм упал довольно сильно.
— Почему авиация в итоге отказалась от водородного пути?
— Водород — довольно сложное вещество для практического применения. Объясню момент хранения и регенерации. Как работали водородные автомобили? Вы берете электричество, запускаете его в электролизер, получаете водород. Этот водород надо сжать и поместить в баллон, потратив на это какое-то количество энергии, а потом баллон надо доставить на место и закачать газ в бак автомобиля. В автомобиле водород идет на топливную ячейку, где без сгорания, химическим образом, преобразуется в электроэнергию. В этом процессе, если считать с киловатт-часа электроэнергии, до колес дойдет примерно 550 ватт-часов, 45% потеряются. А через батарейку теряется примерно 10%. То есть выработали электричество на ветряке, передали его по проводам, поместили в батарейку и из батарейки отправили на колеса.
Другая сложность в том, что у водорода практически самая маленькая молекула. Это значит, что водород способен проникать сквозь стенки из большинства материалов. Например, в промышленности, где люди работают с водородом, есть такой процесс — охрупчивание металла. Что происходит: атомы водорода проникают в кристаллическую решетку металла и начинают ее распирать. Образуется вещество, которое называется гидрид железа,— оно вызывает хрупкость металла. Попытка закачать водород в пластиковую бутылку тоже будет неудачной, потому что его молекулы просачиваются через переплетенные длинные молекулы полимеров пластика. А когда водород просачивается и образует смесь с воздухом, получается крайне взрывоопасное вещество, которое в обиходе называется «гремучий газ». Пассажиры дирижабля «Гинденбург» в свое время ощутили его действие на себе. Хранить водород трудно.
— Какое опасное вещество! На этом сложности не заканчиваются?
— Водород опаснее метана. Также у него довольно неудобное пламя: у метана более низкая температура горения, и при его сгорании образуются частички сажи, которые летят и излучают в инфракрасном диапазоне. Это, например, используется в производстве цемента, когда известняк сильно нагревается вокруг пламени, и фактически минерал превращается в цемент с помощью инфракрасного излучения. А водород горит горячо и безуглеродно, то есть без летающих частичек сажи, оставляющих инфракрасный свет. Соответственно, спектр излучения водородного пламени смещен в ультрафиолетовый диапазон. Это гораздо менее продуктивно, чем хотелось бы, и на самом деле очень опасно: часто просто не видно, есть пламя или нет.
Если говорить о сжижении, то, опять же, водород очень легкий. Соответственно, если вам нужен килограмм водородного топлива, его надо очень сильно сжать. При одном и том же давлении и объеме в баллон поместится в восемь раз больше метана, чем водорода. Конечно, у водорода более высокая теплотворная способность, но энергетическая плотность все равно оказывается ниже. То есть или нужно больше баллонов, или сами эти баллоны должны выдерживать гораздо большее давление.
И еще одна проблема: для того чтобы получить жидкий водород, в силу его физических свойств нужна температура не −163 градуса, как для метана, а −263. И это оказывается принципиальным моментом. Криогенная история со сжижением метана и организацией для него хранилищ на −160 отработанная и понятная, а сжижать водород до −263 долго и трудно, при этом непонятно, что использовать в качестве хладагента и из каких материалов делать трубы. Эти инженерные проблемы решаемы, но вопрос в стоимости их решения. Изначально же водород хотели передавать по трубам, потому что труб у нас много. Выясняется, что из-за уже упомянутого нами охрупчивания металла и всего остального по существующим трубам передавать водород, скорее всего, нельзя.
— То есть газовая инфраструктура не подходит для перехода на водород?
— Для чистого водорода не подходит. Можно подмешивать где-то от 10 до 20% водорода в существующий газ, но не больше. Обогащенные водородом газовые смеси можно использовать в газовых горелках с некоторой дополнительной настройкой и перекачивать по имеющимся трубам. Это снижает углеродный след, но не является фундаментальным решением. Та же история и с хранением. Например, метан хранят в бывших газовых месторождениях. Это песчаная линза, которая сверху залита слоем глины. И газ метан спокойно сидит между песчинок и через глину наверх не уходит, если только ему не просверлить скважину. Второй тип газового хранилища — соляные каверны, искусственно созданные в пласте каменной соли пещеры для хранения газа. Оказалось, что в соляных пещерах водород хранить можно, а вот в месторождениях из песчаника с глиняной покрышкой нельзя, так как его маленькая молекула запросто проходит через окаменевшую глину. И тут сразу выясняется нюанс, что объем соляных хранилищ у нас в десять-пятнадцать раз меньше, чем из песчаника, и этого числа недостаточно для того, чтобы летом запасти в них на зиму много водорода из солнечной и ветровой энергии.
— Какие альтернативные системы хранения разработаны на данный момент?
— Можно, конечно, в качестве системы хранения использовать электролизеры, но это довольно дорогая игрушка. Во-первых, электролизеры, как и большинство механизмов, предпочитают работать в стационарном режиме, а не в режиме условной мигалки. Во-вторых, подход, предполагающий, что при излишках ветровой и солнечной энергии можно включать электролизер, делать на стороне немножко водорода, а когда природной энергии не хватает, выключать электролизер, сильно увеличивает стоимость водорода, потому что высокая стоимость электролизера будет раскладываться на довольно маленький объем получаемого водорода. Представьте: в году примерно 8000 часов, но вы используете эту дорогую игрушку хорошо если 2000 часов. Соответственно, доля капитальных затрат в себестоимости водорода сильно растет. Поэтому сама идея, что производство водорода может работать как губка, которая будет в нужные моменты забирать излишки энергии, заставляет морщиться любого инженера. Но зато у многих политиков и планировщиков водород выступает в качества удобного балансирующего элемента в уравнении. И при попытке конкретизации часто начинаются разговоры о том, что проблемы есть, но над решением работаем. То есть не то чтобы водорода совсем не будет в энергосистеме будущего — он будет. Но это совершенно не волшебная палочка, как некоторые стараются изобразить.
— По данным IRENA, принятые в ряде стран водородные стратегии должны к 2050 году заместить водородом 13% рынка производства электроэнергии. Сейчас ориентировочно гидроэнергетика составляет 16%, около 17% принадлежит АЭС, на долю солнца и ветра приходится 12%. Не хватает. Разница будет покрываться газом и нефтью?
— С точки зрения IRENA и всех остальных, это будет не газ и нефть, а солнце, ветер и атом, конечно. Сейчас уже не говорят, что нефть совсем куда-нибудь денется, но в теории она полностью заместится возобновляемой энергетикой, и вот водород, в частности, будет при этом играть значительную роль. Но 13% — это, скажем, довольно амбициозная цель.
— В таком случае мы можем сказать, что основной упор делается на развитие атомной энергетики?
— После Чернобыля у атомной энергетики очень плохая репутация, поэтому новых атомных станций в Европе практически не строилось. А поскольку люди очень сильно боятся атома, то стандарты и требования к строительству атомных станций завышены, и, следовательно, стоимость АЭС оказывается выше, чем могла бы быть. По крайней мере в Европе и США. Как ни странно, в Азии (в Японии, Корее) это не так. Есть еще один тонкий момент: Европа и США из-за такого простоя практически потеряли экспертизу в этом вопросе. Инженеров-атомщиков младше 45 лет практически нет, в основном это специалисты в возрасте 50–55 лет, да и тех мало. После чернобыльской аварии молодежь перестала поступать на факультеты, готовящие подобных специалистов. Сейчас наблюдается обратная волна: люди начинают понимать, что проблема декарбонизации без атомной энергии не решается, баланс не сходится. После Чернобыля и Фукусимы прошло много лет, и уже ясно, что на самом деле радиация гораздо менее опасна, чем многие думали. Если посмотреть на цифру человеческих смертей ради генерации одного гигаватта энергии, выясняется, что атомная энергетика в расчете на гигаватт убила за весь срок своего существования гораздо меньше людей, чем угольная, газовая и даже ветряная.
— Объясните, пожалуйста, как так получается? Я, как и многие, наверное, просто уверена, что атом способен убить гораздо больше людей.
— Посмотрим на полный цикл. Для того чтобы в нашу розетку пришел киловатт электроэнергии с газовой электростанции, нужно этот газ разведать, добыть, передать, построить электростанцию, сжечь и так далее. Во всех звеньях цепочки получения конечного продукта случаются аварии: рабочие погибают при производстве и добыче газа, при строительстве электростанций, монтеры падают с ветряков и со столбов, их убивает коротким замыканием, у людей, живущих вокруг угольных станций, возникают заболевания легких и тому подобное. Если посчитать весь процесс от добычи урана, строительства атомных станций и аварий до нашей розетки и сравнить с другими видами энергетики, выясняется, что атомная станция — наименее смертоносный способ производства электроэнергии. И чем дольше копится статистика (с чернобыльской аварии прошло уже почти сорок лет), тем больше выявляется свидетельств, что страх перед атомной энергией все-таки был преувеличен. При этом, как мы помним, со сведением энергобаланса без атомной энергии есть проблемы. Поэтому с большой вероятностью нас ждет ренессанс атомной энергетики. Тем более что со времен проектирования и строительства Чернобыля и Фукусимы ядерная инженерия ушла далеко вперед.
— Кстати, Лондон планирует в ближайшее время построить в стране парк модульных реакторов рядом с крупными атомными электростанциями. Более того, по новому закону они могут делать это практически где угодно. Чем модульные реакторы удобнее больших станций?
— Можно установить атомный реактор примерно того же пошиба, как на подводной лодке или ледоколе. У него ниже КПД, он дороже на единицу энергии, но, с другой стороны, он меньше, и не нужно тратить сразу много средств на его строительство. И затраты на содержание гораздо более ступенчатые: если что-то сломалось, то это один из сорока модулей, а не один из четырех больших. Модульные реакторы — это действительно популярная модель работы атомных станций, о которой теперь часто говорят.
— Какие тогда перспективы у нефти? Не будут ли страны — основные экспортеры нефти задерживать развитие альтернативных источников энергии?
— Так это не работает. Не умеют страны задерживать развитие альтернативных источников энергии. И как говорил один из основателей ОПЕК, каменный век закончился не потому, что закончились камни. Соответственно, нефтяной век закончится не потому, что закончится нефть. Но в ближайшие лет двадцать нефть будет еще вполне востребованна. В планах по продвижению возобновляемой энергии такие институты, как IRENA и BNEF, выступают скорее как адвокаты, нежели как взвешенные оценщики. В прогнозах же Международного энергетического агентства есть несколько сценариев. Один, так называемый нормативный, желательный,— чтобы температура не превысила на два градуса показатели доиндустриальной эпохи, а для этого нужно сдерживать концентрацию CO2 в атмосфере на уровне 400 частей на миллион (ppm). И сценарий развития энергетики рассчитан не исходя из того, что, скорее всего, будут делать различные игроки энергетического рынка, производители и потребители, а из того, что должно произойти, чтобы достичь поставленной цели. А есть другой сценарий, Current Policy, который, учитывая все принятые законы, а также текущие и потенциальные действия государств, рассматривает, как будет выглядеть энергобаланс через двадцать-тридцать лет. И по второму сценарию доля нефти и газа к 2050 году будет еще довольно значительной. Думаю, объем потребления если и будет меньше, чем сейчас, то нефти где-то на 30–40%, а газа — на 20%. Полное низведение нефти и газа до 2070 года сейчас мало кто прогнозирует, но к 2100-му ситуация может сильно измениться. Из-за растущего энергопотребления рост производства возобновляемой энергии будет идти в первую очередь на удовлетворение нового спроса, а не на стопроцентное замещение старых энергоносителей.
— Если мы не сможем потенциально обойтись без нефти и газа до 2070 года, как будет меняться климатическая ситуация?
— Бесспорно, наблюдаются антропогенные изменения климата, которые для многих имеют неблагоприятный характер. Начиная с того, что небольшие государства может просто смыть из-за повышения уровня моря, и заканчивая усиливающимися ураганами или потеплением в Шампани, из-за которого изменилось качество привычного нам шампанского, так что французские виноделы сейчас, по слухам, скупают земли в британском Кенте. Идут большие споры, надо ли это все предотвращать. Есть категоричная позиция: ну, потеплело, и что? Ну, да, летом сорок градусов бывает, неприятно. Может, нам выйдет дешевле не отказываться от сжигаемой энергии, а обзавестись кондиционером? Это большой и в значительной степени философский спор. Наша цивилизация построена на основе определенных погодных условий, но может получиться, что глобальное потепление сделает гораздо более приятными для существования совсем другие части планеты. Может быть, таких мест будет больше, чем тех, что станут в результате этих изменений неприятными. Опять же, планете Земля от того, что температура поднимется на два или даже на восемь градусов, ничего не будет. Когда на земле жили динозавры и росли гигантские папоротники, концентрация CO2 была раза в три выше, чем сейчас. Другое дело, что нашему биологическому виду в тех конкретных местах, где мы привыкли жить, может стать сильно неуютно.
— Сокращение выбросов CO2 все равно не отсрочит неизбежное изменение климата?
— Есть мысль, что до определенного уровня повышенной концентрации CO2 система способна приспосабливаться к росту температуры. Но разумно предположить, что превышение определенного уровня (причем никто не знает какого) может вызвать настолько катастрофические последствия, что брать на себя риск проверки того, как оно на самом деле будет, не хочется.
— Последний вопрос, который меня, как родителя, очень волнует. Моему ребенку сейчас лучше покупать акции компании Shell или Tesla?
— Вопрос хороший, но я не склонен давать инвестиционные советы.
