Виолончелист Олег Коган, основатель London Razumovsky Academy: «Надо, чтобы детям повезло, как мне»

Олег Коган. Фото: Алексей Лобус (Aleksei Lobus)
Олег Коган. Фото: Алексей Лобус (Aleksei Lobus)

Музыкальное образование в Британии — довольно сложная система. Музыка как предмет входит в программу общеобразовательного обучения, но на очень любительском уровне. А где найти более специализированную среду и преподавателей, которые могут раскрыть талант ребенка, а при необходимости помочь ему получить грант на обучение? Об этом «Коммерсантъ UK» поговорил с виолончелистом Олегом Коганом, основателем единственной в своем роде лондонской музыкальной академии — Razumovsky Academy.

Академия Разумовского в Кенсал-Грин. Фото: Алексей Лобус.

Снаружи это помещение ничем не примечательно: бывший магазин в лондонском районе Кенсал-Грин, зажатый в середине цепочки двухэтажных домов,— кажется, на нем даже нет таблички. Но как только мы переступаем порог, то сразу оказываемся будто в другом измерении. Если пойти по ступеням наверх, попадаешь в уютный салон со старинной мебелью, кофейными столиками, льющими теплый свет торшерами, а за салоном — классы для музыкальных занятий. Если сразу при входе спуститься вниз, приходишь в камерный зал, в глубине которого на сцене стоит большой и роскошный концертный рояль фирмы Steinway&Sons, принадлежавший раньше легендарному китайскому пианисту Фу Цонгу. «Один из лучших роялей в Великобритании живет у нас, в Кенсал-Грин»,— гордо говорит Олег Коган. В дни концертов свободных мест в зале нет. Здесь выступают музыканты мирового уровня — как соло, так и в составе ансамблей,— они проводят репетиции, дают мастер-классы, записывают концерты. На фортепиано в салоне наверху (тоже «Стейнвей») — фотографии певца Стинга (когда-то Коган с ансамблем Razumovsky Ensemble выступал у него на юбилее) и знаменитой скрипачки Иды Гендель, которая преподавала и выступала с концертами в академии и до последних лет жизни оставалась ее патроном. Здание академии было приобретено и отремонтировано супругами Коган спустя двадцать шесть лет после того, как Олег переехал в Великобританию. Олег и его супруга, талантливая пианистка Полина Коган, создавали академию буквально по кирпичику.

— Олег, вы родились в Харькове, окончили Московскую консерваторию, победили на Всесоюзном конкурсе виолончелистов. А как вы оказались в Лондоне?

— Да, я родился в Харькове и занимался на виолончели у местного педагога, которая очень любила свою работу. Но когда мне исполнилось двенадцать лет, она поняла, что научила меня всему, чему могла. Меня решили отдать в училище при Московской консерватории, но туда принимали только с четырнадцати лет, поэтому два года мама возила меня на занятия в Москву из Харькова. Когда я окончил училище и поступил в консерваторию, в коридорах я мог встретить Святослава Рихтера, Эмиля Гилельса, Татьяну Николаеву, Леонида Когана. Мне удалось застать этих величайших музыкантов. В то время у виолончелистов был культ Ростроповича, и мой профессор по виолончели была представительницей его школы. А моим преподавателем по камерному ансамблю был Дмитрий Шебалин, знаменитый альтист из квартета Бородина. Я играл с камерным оркестром Юрия Башмета и со Спиваковым как один из солистов «Виртуозов Москвы». Все это время я также работал на родине как солист-исполнитель и очень это любил. Но когда в 1991 году случился путч, для музыкантов настали очень трудные времена, и многим, чтобы выжить, пришлось уйти из профессии и заняться бизнесом. А мне очень хотелось продолжать исполнять музыку.

— И вы уехали в Лондон?

— Сначала я попал в Швейцарию, в Женеву. Там я познакомился со швейцарским виолончелистом, который попросил меня сыграть «Шеломо» Блоха. А в Советском Союзе мы не знали о таком сочинении, потому что была цензура. Мне казалось, что меня уже всему научили в плане исполнения, но тут я столкнулся с тем, что есть возможность сыграть иначе. Даже отношение к звуку другое — очень богатая палитра мне была неизвестна. Так что мне в жизни страшно повезло: в дополнение к моей замечательной русской школе прибавилось то, что называется французско-бельгийской школой виолончели.

— Но в Швейцарии вы не задержались?

— После жизни в России, в Москве, Швейцария показалась мне хоть и приятной, но очень маленькой страной. Осенью 1992 года меня пригласили в Лондон выступить с концертом Шостаковича в Royal Festival Hall, после чего мне посчастливилось получить очень хорошие рецензии. Меня пригласили на прослушивание в оркестр Би-би-си и другие оркестры, и в январе 1993 года я приехал в Лондон, чтобы продолжать свою творческую жизнь. Швейцарию я очень любил, но я там себя чувствовал как-то очень стесненно. Очень там все медленное, аккуратное. Мне хотелось жить в городе, где все бурлит, и Лондон оказался именно таким.

— Чем еще он вас поразил?

— Приехав в Лондон, я столкнулся с очень интересным фактом жизни: в капиталистическом мире недостаточно хорошо играть на виолончели, тем более что определенная часть концертов исполняется бесплатно. Музыкант, если он не живет с мамой у себя дома, должен как-то зарабатывать на жизнь. И я также преподавал в Guildhall School of Music and Drama и работал приглашенным музыкантом в струнном квартете. Это было потрясающе. Это дало мне возможность продолжать развиваться в художественном плане, потому что струнный квартет подразумевает совсем другой репертуар и ты играешь другой публике — это публика интеллектуалов, которые хотят познакомиться с квартетами Бетховена, Шостаковича, Моцарта. В жанр квартета композиторы вкладывали самое сокровенное. Ты сидишь как виолончелист и не играешь все сам, а играешь и слушаешь, поддерживаешь, иногда ведешь. Это очень интересно. Я это страшно полюбил. С квартетом мы выступали в Англии и за рубежом, у нас было 100–120 концертов в год, это довольно много.

Фото: Алексей Лобус.

— И вы совмещали работу в ансамбле с преподаванием?

— Я познакомился со знаменитым музыкантом, которого звали Иегуди Менухин. У него в Британии была своя школа. И один из лучших учеников этой школы в то время, армянский мальчик Александр Чаушян, попросился у меня учиться. Он проучился у меня шесть лет и стал лауреатом многих конкурсов, в том числе конкурса имени Чайковского, а сейчас он сам является профессором Королевского колледжа музыки (Royal College of Music), и это действительно потрясающий виолончелист. У меня появился свой класс — шесть студентов в год. И это все происходило параллельно с моей сольной деятельностью и гастролями в составе квартета.

— Я знаю, что до создания Razumovsky Academy у вас сначала появился Razumovsky Ensemble — ансамбль, названный в честь князя Андрея Разумовского, русского мецената, которому Бетховен посвятил свои «русские квартеты».

— Дело в том, что меня часто приглашали в гости как концертмейстера виолончелей — Лондонский симфонический оркестр и оркестр «Филармония» стали меня приглашать как солиста-виолончелиста. Одновременно я продолжал преподавать. И тут у меня возникла идея. Мои коллеги, которые солируют с концертами в Англии, континентальной Европе и других странах, а также коллеги, которые являются концертмейстерами оркестров, также стремятся найти возможность играть репертуар камерной музыки. Потому что, если музыкант работает в каком-то коллективе, он полностью подчиняется движению этого коллектива. А хочется еще в удовольствие сыграть, например, октет Шуберта или трио Чайковского, квинтет Брамса. И я помню первый концерт ансамбля имени Разумовского, когда гениальный болгарский скрипач Васко Васильев, который учился в Москве и по сей день является первой скрипкой оркестра Королевского оперного театра в Ковент-Гардене, замечательный контрабасист Ринат Ибрагимов и другие музыканты невероятного таланта и уровня хотели выступать как ансамблисты друг с другом. Идея ансамбля имени Разумовского нас объединила.

— А как в итоге появилась академия?

— Поработав так до 2002–2004 годов, поскольку я был вовлечен в преподавательскую деятельность, я стал привлекать моих коллег для проведения мастер-классов. В то время такое было сложно организовать. Из этого получилась Razumovsky Academy: музыканты, принимавшие участие в Razumovsky Ensemble, давали уроки и мастер-классы тем студентам, которые стали участвовать в нашей системе Razumovsky Academy. Это была не до конца определенная концепция, потому что у нас не было здания, не было никакой собственности. Мы репетировали и выступали то там, то здесь, иногда могли встретиться в Испании, иногда во Франции, шел творческий процесс.

— И в 2005 году вы с супругой, пианисткой Полиной Коган, создали благотворительную организацию, Friends of the Razumovsky Academy?

— Да, у нас есть благотворительный фонд, Razumovsky Trust, мы привлекаем пожертвования, регулярно проводим благотворительные концерты, обращаемся к нашим попечителям. Началось все с того, что как-то я был профессором одной летней школы в Швейцарии и у меня училась девятилетняя девочка Сандра Лиед Хага. Встал вопрос: как может этот ребенок продолжать заниматься со мной в течение года, если школа в Швейцарии, ребенок в Норвегии, а я живу в Лондоне? У меня уже была большая семья, я не мог регулярно ездить в Норвегию. Мне надо было, чтобы эту девочку привозили сюда. И мы провели благотворительный концерт, чтобы собрать средства для поездок такого замечательного ребенка из Норвегии в Лондон на уроки по виолончели. Пришли пожертвования в Razumovsky Trust, и этот ребенок в течение трех лет приезжал в Лондон с мамой — примерно так же, как я в советское время из Харькова ездил в Москву. Я видел, что это талант, и нашей целью было помочь таланту подняться. В прошлом году эта моя ученица, Сандра, получила 100 тыс. евро от норвежского правительства за то, что она стала лучшим музыкантом года в Норвегии. У таланта нет национальности или расы. Была, например, ученица из Венгрии. Эта девочка у нас училась пять лет. Сейчас она работает в Венгрии, и венгерское правительство выдало ей совершенно потрясающий инструмент в длительное пользование. Карьера у человека идет. Мы уже помогли более чем ста талантливым музыкантам, в том числе из России.

— То есть к вам приводят только самых талантливых учеников?

— Нет, это не так. Уникальный талант — уровня Максима Венгерова, Евгения Кисина — явление очень редкое. Но талант в общем смысле, способность играть на инструменте на очень хорошем профессиональном уровне — эта способность есть у большинства детей. Просто нужно, чтобы им повезло. Повезло, как мне. Чтобы была хорошая музыкальная школа или какой-то фестиваль или чтобы в школу кто-то пришел, познакомился с детками и посоветовал правильный инструмент, посоветовал, как попасть в правильную среду, где есть возможность заниматься на должном уровне: правильно держать смычок, вырабатывать звук,— чтобы к ребенку приходило ощущение красивого звучания. А также прививать любовь к музыке не только через прослушивание выступлений других музыкантов, а уже делать самому. Для того, чтобы композиция ожила, нужен исполнитель. И вот ребенок, который играет на музыкальном инструменте, превращается в такого исполнителя. И ты его учишь постепенно, как это исполнить правильно, и на каком-то этапе ученик превращается во взрослого исполнителя. Мы, например, в академии предлагаем уроки по фортепиано, скрипке и виолончели. У нас четыре замечательных инструмента, в том числе три концертных рояля. Дети на этих инструментах у нас занимаются. Это занятия не у кого-то в спальне, дома, а здесь, в здании академии.

Фото: Алексей Лобус.

— Преподаватель музыки — престижная профессия в Англии?

— Это вам кажется, что она престижная. Мне кажется, что она престижная. Например, если я встречу скрипача Захара Брона и спрошу: «Захар, ты кто?» — он скажет: «Я профессор по скрипке». Или я могу сказать: «Я преподаватель виолончели», меня это не затронет в отрицательном смысле. Но встретите вы молодого музыканта — он расскажет, как он играл в какой-то церкви или еще где-нибудь, может на радио, но то, что он преподаватель, он вам скажет в самую последнюю очередь, потому что это профессия непростая. По домам ходить и давать уроки никто не хочет. А школ с профессиональным уклоном очень мало.

— Но почему нельзя построить школу?

— Можно, но, понимаете, в конечном итоге все сводится к тому, что недостаточно квалифицированных педагогов. Например, первый раз в жизни я сейчас взял в класс ребенка пятилетнего, потому что родители не смогли найти другого педагога. И чтобы приобрести навыки обучения малышей, я консультируюсь у опытных педагогов, например у учительницы нашего сына Гаяне Погосовой, ученицы Юрия Исаевича Янкелевича, который был учителем Спивакова. Мы к ней в Испанию регулярно возим на уроки нашего сына. Вернемся к моему детству. Я учился в общеобразовательной школе с семи тридцати утра до часу дня. А потом два раза в неделю меня отводили в музыкальную школу, где была специальность, сольфеджио, музлитература, оркестр, концерт в конце года. И, таким образом, дети учились музыке в более-менее специализированной среде. К сожалению, в этой стране пока такой среды не существует.

— Какой бюджет должны закладывать родители, чтобы обучать ребенка музыке?

— Мне очень трудно ответить на этот вопрос. Что касается моих детей, то я никогда не подсчитывал, сколько стоит их музыкальное образование. Какой-то урок стоит 40–50 фунтов в час, какой-то — 100, 120, 150. В зависимости от того, какие задачи и возможности у семьи; ведь это не только занятия — это время, это обязательства. Это не только оплата урока — вы должны на него попасть, например заложить три часа, чтобы ехать на этот урок.

У нас есть мечта — построить настоящую музыкальную школу, но этому нужно посвятить огромное количество времени, привлечь людей, организовать управление... Мы надеемся со временем выйти на такой уровень. Сейчас у нас маленький центр — маленький, но удаленький. Мы называемся «Академией», потому что речь сегодня идет об обучении не только детей, но и студентов. Очень важно, чтобы дети видели, как работают настоящие музыкантов с мировым именем, присутствовали на концертах, репетициях. Именно такую среду мы пытаемся поддерживать.

Вам может быть интересно

Все актуальные новости недели одним письмом

Подписывайтесь на нашу рассылку