12 июня в Лондоне вручается литературная премия Пушкинского дома, которую дают лучшему произведению о России, написанному на английском языке. Председатель жюри — Сергей Гуриев, главный экономист Европейского банка реконструкции и развития, более шести лет назад уехавший из России. «КоммерсантЪ UK» встретился с Сергеем Гуриевым и обсудил, почему книги, написанные за рубежом, зачастую рассказывают о России гораздо больше, чем труды российских исследователей.
Ъ: В последнее время создается ощущение, что огромное количество книг про Россию пишутся за рубежом. Например, книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слезкина «Дом правительства» стала большим событием и в России, и на Западе.
Сергей Гуриев: Это связано с тем, что Россия вновь вернулась в мировую геополитику. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Всем важно понимать, что происходит в российском обществе, в российской политике, потому что это имеет последствия для западного общества. Грубо говоря, внутриполитические события и процессы, которые происходят в Москве, отзываются в Вашингтоне, Лондоне и Брюсселе. А также в Италии, Венгрии и далее везде. И поэтому все хотят понять, что будет дальше. Поэтому таких книг много.
Говоря про историю, я бы не сказал, что таких книг не было. Просто именно по этим причинам на них не обращали внимания. Тот же Юрий Слезкин написал замечательную книгу «Эра Меркурия» про историю российских евреев, но и не только евреев, про глобальную концепцию народов-посредников. Эта замечательная книжка прославила профессора Слезкина, она была издана в России, но не каждый человек в России знает про эту книгу. Это такая же историческая книга, как и «Дом правительства».
Андрей Юрчак написал книгу «Это было навсегда, пока не кончилось». Книжка про последнее поколение советских людей, советских комсомольцев, в России она была издана, получила премию «Просветитель». Но опять-таки, многие ли люди ее прочитали за исключением тех, кого интересует этот период? А сегодня есть всплеск интереса и к истории, и к текущим делам России. Мы в жюри (премии Пушкинского дома) прочитали много книг. Некоторые о current events, а некоторые про историю. Потому что российская история важна для понимания current events.
У нас было две книги с 1983 годом в названии. Одна из них попала в короткий список. У нас была книга про Чернобыль, которая попала в короткий список. Есть книга Марка Галеотти, которая попала в короткий список, — она про историю российского криминалитета и заглядывает на сто-двести лет назад.
Книга Maybe Esther — это тоже семейная история, которая охватывает события столетней давности. Все это потому, что эти истории имеют прямое отношение к происходящему сегодня.
Шорт-лист премии Пушкинского дома:
-
«1983-й. Мир на грани», Тейлор Даунинг
-
«Воры. Русская супермафия», Марк Галеотти
-
«Увидеть Париж и умереть: советские судьбы западной культуры», Элеонора Гильбурд
-
«Шпион и предатель: великая шпионская история холодной войны», Бен Макинтайр
-
«Кажется, Эстер», Екатерина Петровская
-
«Чернобыль: История трагедии», Сергей Плоxий
Ъ: Были ли книги, которые вам лично понравились, но не вошли в шорт-лист?
Гуриев: Были, но я не буду об этом говорить (смеется). Жюри работало профессионально, уважительно, с взаимным вниманием. Было и так, что члены жюри говорили: «Ой, вы не обратили внимания на эту книгу». Мы говорим: «Ой, да, надо ее включить в короткий список». То есть эти дискуссии были уважительные, но книг действительно много. Все их включить в короткий список невозможно.
Было очень много книг, посвященных влиянию на американские выборы, книг о КГБ вчера и сегодня, одна из книг попала в короткий список — это «Шпион и предатель» про Олега Гордиевского. Таких книг было несколько. Была книга и про Скрипалей в том числе. Очень много книг написаны журналистами. Вы знаете, журналисты проводят время в России, а потом пишут про это книги. Таких книг много, они выходят каждый год, и в целом это хорошие книги.
Ъ: Достаточная ли у этих авторов компетенция? Они же смотрят на Россию снаружи, а не изнутри.
Гуриев: Я думаю, в России есть огромная проблема, которую люди до конца не осознают. Общественные науки в России не находятся на высоком уровне. Российские шахматисты, российские математики — это уважаемые люди. Российские социологи, политологи, экономисты, исследователи права не являются звездами в мировом академическом мире. Это означает, что в России есть проблемы с осознанием политических и экономических процессов. И поэтому взгляд снаружи может быть, как это ни странно, более информированным, чем взгляд изнутри. Потому что если у вас нет хорошего общественного научного образования, то на вас легче повлиять при помощи пропаганды.
К сожалению, некоторые вещи легче заметить снаружи. Если вы попробуете почитать то, что пишут российские авторы про Россию, вы всегда можете найти много интересного, но в целом нет никаких причин полагать, что вы не сможете узнать это из внешнего взгляда. Люди, которые живут за границей, читают социальные сети.
Ъ: Вы знали про сериал «Чернобыль», когда решали внести в шорт-лист книгу о взрыве на ЧАЭС?
Гуриев: Нет, не знал. Но я посмотрел две серии. (Интервью состоялось до окончания сериала «Чернобыль» производства HBO.)
Ъ: Сейчас все обсуждают его и задаются вопросом: «Почему не мы? Почему мы не можем снять такое про свою историю?»
Гуриев: И книга, которая вошла в шорт-лист, написана Сергеем Плохием, который живет в Гарварде. Это хороший вопрос, почему не можем. Есть ограничения.
Ъ: Не может быть такого, чтобы у нас не было экспертов, способных рассказать о России на высоком уровне.
Гуриев: Хороший вопрос. Наверное, есть. Но тот факт, что мы о них не знаем и их не читаем, наводит на вопрос о том, почему это так устроено. Почему у нас нет учебника истории XX века. Вы помните, в 1980-х, когда началась перестройка, все эти книги появились, все было опубликовано. Сейчас, видимо, опять нет возможности для таких высказываний.
Ъ: Литература, даже нон-фикшн, не находится в России под таким давлением, как журналистика. Например, Даниил Туровский недавно выпустил книгу о российских хакерах, которую можно поставить в один ряд с работами Галеотти. Неужели мы смотрим только на то, что про нас написали за рубежом?
Гуриев: Марат Гельман, организатор черногорского фестиваля «СловоНово», считает, что российская культура живет сейчас за рубежом. То, что российская наука точно живет за рубежом, это факт. Большинство российских выдающихся ученых работают за рубежом. Это невозможно не признать. Выдающиеся российские писатели тоже в основном живут за рубежом. Вот они собираются в Черногории каждый сентябрь и обсуждают там российскую культуру. Это связано с чем? Может быть, качество жизни за рубежом лучше, может быть, условия для творчества, не только материальные, но и какие-то еще. Может быть, поэтому? Вот вы видите, что Слезкин написал книгу, и эта книга в среднем лучше, чем у условного историка, который живет в Москве, потому что ученые и публицисты переехали из России на Запад. В Россию никто не переехал.
Это не колониализм и не карго-культ. Это может быть связано с тем, что случился такой исход. Часть этого исхода произошла в недалеком прошлом. Слезкин уехал давно, а Акунин недавно, и такого много. Есть множество людей, про которых мы думаем, что они живут в Москве, а на самом деле они давно в Москве не живут.
Ъ: На фоне выборов в США многие зарубежные журналисты, писавшие о России, показывали не лучший уровень осведомленности о российской повестке. Казалось, что есть кризис российской экспертизы. По итогам работы в жюри у вас есть ощущение, что кризис прошел?
Гуриев: Номинированные на премию Пушкинского дома книги написаны людьми, которые разбираются. Те 50 книг, которые мы посмотрели, это книги разумные, вменяемые. Но их авторы — не средний журналист The New York Times, это тот журналист The New York Times, который пишет про Россию. В 2014 году NYT действительно стал смотреть на Россию, и я беседовал с журналистами, которые вообще не имели представления о том, кто есть кто в России, вообще никакого.
Но они быстро научились. И все расследования, которые потом выпускал The New York Times по поводу российских офшоров, связей внутри российской экономической и силовой элиты, были вполне информированы, и они были написаны журналистами, которые до этого о России вообще не слышали. Они быстро учатся.
Я как сотрудник ЕБРР разговариваю со многими западными правительствами, и тот человек, который в условном западном правительстве должен отвечать за Россию, все хорошо знает и все понимает. Такого отсутствия экспертизы нет.
Вспомните санкции, которые были выпущены в марте 2014 года. Через неделю после присоединения Крыма под санкции попали Ротенберг, Тимченко и другие. Не было никаких случайных людей в этом списке. Все всё хорошо знают, все за всем следят, просто не всегда есть время подумать, решить.
Ъ: Представим, что какая-то из книг о России, написанная на русском, вышла в переводе на английский и могла бы попасть в шорт-лист премии Пушкинского дома. Что это было бы? И есть ли успешные примеры таких переводов?
Гуриев: Вышла книжка по-английски «Битва за Рунет» Андрея Солдатова и Ирины Бороган, ее читают. Какие-то книжки в нашем списке были переведены с русского. Например, книжка про Щукина «Коллекционер». Но Щукин — это ведь явление мировой культуры.
Я писал рецензию на книгу про Горбачева, не известную книгу Таубмана, а книгу про советскую экономику в последние годы (речь идет о произведении Криса Миллера The Struggle to Save the Soviet Economy: Mikhail Gorbachev and the Collapse of the USSR), и в принципе я не нашел много источников, написанных по-русски. Я нашел книгу Авена и Коха «Революция Гайдара», это очень важная книга, очень хорошо сделанная, она переведена на английский, и это очень важный документ. Но многого я не нашел. Однажды я писал научную статью о сталинской индустриализации. Я думаю, что все источники, которые я использовал, либо были написаны по-русски совсем давно, либо написаны по-английски. Есть несколько экономических историков, которые работают в России, но именно потому, что они работают, им некогда писать книги. В целом есть нехватка качества.
Беседовал Павел Борисов
Редакция благодарит Pushkin House за помощь в организации интервью.
